Неточные совпадения
Надежда Васильевна в несколько минут успела рассказать о своей жизни на приисках, где ей было так хорошо, хотя иногда начинало неудержимо тянуть в город, к родным. Она могла бы
назвать себя совсем
счастливой, если бы не здоровье Максима, которое ее очень беспокоит, хотя доктор, как все доктора, старается убедить ее в полной безопасности. Потом она рассказывала о своих отношениях к отцу и матери, о Косте, который по последнему зимнему пути отправился в Восточную Сибирь, на заводы.
Для понимания моего характера, а значит, и моего чувства жизни важно понять мое отношение к тому, что
называют «
счастливыми мгновениями жизни».
Перед отъездом Михалевич еще долго беседовал с Лаврецким, пророчил ему гибель, если он не очнется, умолял его серьезно заняться бытом своих крестьян, ставил себя в пример, говоря, что он очистился в горниле бед, — и тут же несколько раз
назвал себя
счастливым человеком, сравнил себя с птицей небесной, с лилией долины…
Здесь пойдет речь о железном Тимур-ленге, [Тимур-ленг (Тамерлан) — прозвище Тимура (1336–1405).] хромом барсе, о Сахиб-и-Кирани —
счастливом завоевателе, о Тамерлане, как
назвали его неверные, о человеке, который хотел разрушить весь мир.
Глумов.
Счастливый случай, больше ничего. Одна пожилая дама долго искала не то, чтоб управляющего, а как бы это
назвать…
Наступает молчание. Катя поправляет прическу, надевает шляпу, потом комкает письма и сует их в сумочку — и все это молча и не спеша. Лицо, грудь и перчатки у нее мокры от слез, но выражение лица уже сухо, сурово… Я гляжу на нее, и мне стыдно, что я
счастливее ее. Отсутствие того, что товарищи-философы
называют общей идеей, я заметил в себе только незадолго перед смертью, на закате своих дней, а ведь душа этой бедняжки не знала и не будет знать приюта всю жизнь, всю жизнь!
Какой венец может быть более лучезарным, как не тот, который соткан из лучей счастья? какой народ может с большим правом
назвать себя подлинно славным, как не тот, который сознает себя подлинно
счастливым?
— О, да… — самоуверенно проговорила маленькая женщина. — Ампутация обошлась самым
счастливым образом, и бедняк так благодарил меня, даже руки мне целовал и все
называл хорошей барышней.
Ненавистно говорил он о женщинах и всегда похабно,
называя всё женское грубо, по-мужичьи, плевался при этом, а пальцы скрючивал и водил ими по воздуху, как бы мысленно рвал и щипал женское тело. Нестерпимо мне слышать это, задыхаюсь. Вспомню жену свою и
счастливые слёзы наши в первую ночь супружества, смущённое и тихое удивление друг перед другом, великую радость…
Не спорю, что в некотором смысле можно
назвать его
счастливым временем, истинною Аркадиею жизни; но потому-то и нечего писать об нем.
Он не был тем, что волокитой
У нас привыкли
называть;
Он не ходил тропой избитой,
Свой путь умея пролагать;
Не делал страстных изъяснений,
Не становился на колени;
А несмотря на то, друзья,
Счастливей был, чем вы и я. //..........
Таков-то был штабротмистр Гарин:
По крайней мере мой портрет
Был схож тому назад пять лет.
Оставь нас только быть
счастливыми под древними законами, и мы
назовем тебя своим благотворителем, скажем: «Иоанн мог лишить нас верховного блага и не сделал того; хвала ему».
Да и меня, слава богу, никто негодяем не
называл, а между тем вот мы с него, после четырех лет
счастливой, ни на минуту ничем не смущенной жизни, теперь разбранились, как портной с портнихой…
Они не могли даже представить его себе в формах и образах, но странное и чудесное дело: утратив всякую веру в бывшее счастье,
назвав его сказкой, они до того захотели быть невинными и
счастливыми вновь, опять, что пали перед желаниями сердца своего, как дети, обоготворили это желание, настроили храмов и стали молиться своей же идее, своему же «желанию», в то же время вполне веруя в неисполнимость и неосуществимость его, но со слезами обожая его и поклоняясь ему.
— Чего ей еще?.. Какого рожна? — вспыхнул Патап Максимыч. — Погляди-ка на него, каков из себя… Редко сыщешь: и телен, и делен, и лицом казист, и глядит молодцом… Выряди-ка его хорошенько, девки за ним не угонятся… Как Настасье не полюбить такого молодца?.. А смиренство-то какое, послушли́вость-та!.. Гнилого слова не сходит с языка его… Коли Господь приведет мне Алексея сыном
назвать, кто
счастливее меня будет?
Счастливая и веселая Сусанна
называла ее своим маленьким раем.
Сусанна блаженствовала: ее все
называли теперь madame Beygouche; на визитных карточках, которые она поразвозила в несколько знакомых домов ее мужа, стояла даже красивая частица de; бархатная шубка с шапочкой необыкновенно шли ей к лицу; она ездит с мужем и в собрание, и в театр; некоторые действительно обращают маленькое внимание на красивую парочку, но
счастливой, самообольщенной Сусанне это внимание кажется огромным и почти всеобщим, и она этим так довольна, так счастлива, а у себя дома еще довольней и
счастливее: муж ее так любит, он так внимателен, так нежен, его ласки так горячи, так полны страсти…
«Как ψιλή άνευ χαρακτήρας δπαρξις, Бог не может быть мыслим ни безусловным благом и любовью, ни абсолютной красотою, ни совершеннейшим разумом; по своему существу Бог выше всех этих атрибутов личного бытия, — лучше, чем само благо и любовь, совершеннее, чем сама добродетель, прекраснее, чем сама красота; его нельзя
назвать и разумом в собственном смысле, ибо он выше всякой разумной природы (οίμείνων ή λογική φύσις); он не есть даже и монада в строгом смысле, но чище, чем сама монада, и проще, чем сама простота [Legat, ad Cajum Fr. 992, с: «το πρώτον αγαθόν (ό θεός) καί καλόν και εύδαίμονα και μακάριον, ει δη τάληθές ειπείν, το κρεϊττον μεν αγαθού, κάλλιον δε καλού και μακαρίου μεν μακαριώτερον. ευδαιμονίας δε αυτής εΰδαιονέστερον» (Высшее благо — Бог — и прекрасно, и счастливо, и блаженно, если же сказать правду, то оно лучше блага, прекраснее красоты и блаженнее блаженства,
счастливее самого счастья). De m. op. Pf. l, 6: «κρείττων (ό θεός) ή αυτό τάγαθόν και αυτό το καλόν, κρείττων τε και ή αρετή, και κρεϊττον ή επιστήμη».
Если на этих людей спускалось даже счастье, то и оно отравлялось мыслью: прочно ли оно? «Мудрый» должен был непрестанно помнить, что «человек есть чистейший случай», — как выражается Солон. Он говорит у Геродота Крезу: «
Счастливым я не могу тебя
назвать прежде чем я не узнал, что ты счастливо кончил свою жизнь. В каждом деле нужно смотреть на окончание, которым оно увенчивается; ибо многих людей божество поманило счастьем, а потом ввергло в погибель».
Но странное и чудесное дело: утратив всякую веру в бывшее счастье,
назвав его сказкой, они до того захотели быть невинными и
счастливыми вновь, опять, что пали перед желаниями сердца своего, как дети, обоготворили это желание, настроили храмов и стали молиться своей же идее, своему же «желанию», в то же время вполне веруя в неисполнимость и неосуществимость его, но со слезами обожая и поклоняясь ему.
Учитесь люди,
И пока пределов жизни не достигнет без печали,
И пока свой день последний не увидит тот, кто смертен,
На земле не
называйте вы
счастливым никого.
Иван Дмитрич, глядя на жену, улыбался широко и бессмысленно, как ребенок, которому показывают блестящую вещь. Жена тоже улыбалась: ей, как и ему, приятно было, что он
назвал только серию и не спешит узнать номер
счастливого билета. Томить и дразнить себя надеждой на возможное счастие — это так сладко, жутко!
Вырабатываются поколениями приемы устройства и поддержания этих разных, самых
счастливых жизней, и программы этих воображаемых лучших, как они
называют свое животное существование, жизней передаются по наследству.
Вновь прибывший казался не менее растроганным, нежели Фридрих Адольфович. Он ласково трепал по плечу Гросса,
называл его «милым Фриценькой» и смотрел на него радостными,
счастливыми глазами. Потом, когда первый порыв восторга понемногу утих, господин Гросс подвел незнакомца к детям и проговорил дрожащим от волнения голосом...
Действительно, права Дашковская,
называя наш верх «сумасшедшим». Какое счастье, что мой маленький принц имеет
счастливую детскую способность засыпать при каком угодно шуме, гвалте и крике. У Толина — гитара, у Чахова и Бекова — балалайки. Кроме того, в старом театральном хламе нашелся турецкий барабан, и Бор-Ростовский с таким увлечением отбивает на нем марш Буланже, венгерку и Маргариту, что страшно становится и за целость барабана, а главным образом, за наши уши.
Того только можно
назвать безусловно
счастливым, кто дорожит своим счастьем, страшится ежеминутно потерять его, подобно скупцу, дрожащему над своими сокровищами.
Надо сказать, что графиня Конкордия Васильевна тотчас по прибытии со станции в квартиру доктора Караулова с больной дочерью, уведомила мужа письмом о
счастливой встрече с его другом в тяжелую для них минуту. Она
назвала в письме эту встречу
счастливой встречей, посланной Провидением.
— Вы, пожалуй, правы, ваш супруг помог мне, но точно так же помог и ваш Алхимик, как вы его
называете, и Колесия. Не должен же я и их хотеть сделать
счастливыми.
Счастлив он, что имеет такую достойную невесту, еще
счастливее будет, когда
назовет вас свою супругой.
Знали, что он игрок, говорили даже, «что
счастливый игрок», втихомолку
называли даже шулером, но доказательств последнего не было никаких, никто никогда не поймал его на передержке, никто не накрыл его с крапленой колодой.
Мы слышали, как приезжий спросил себе номер и как вышедший к нему старший коридорный Марко
назвал его «Августом Матвеичем», поздравил его с
счастливым возвращением, а потом отвечал на его вопрос...
— Теперь только, — подхватил Зуда, — извольте узнать его, как вашего тайного друга, как того человека, который был вам столько полезен своими безыменными посланиями, под маскою астролога, под личиною нищего, через конюхов; доставил вам подлинный донос Горденки, вползал невидимкою в карету герцогскую, добрался до кабинета государыни, заставлял говорить камни: одним словом, это самый тот, которому обязаны вы победой над герцогом и настоящим своим
счастливым положением, если еще можно
назвать его
счастливым.
Каждый нищий
счастливее его: он может указать на своего отца, а этот не смеет
назвать своего — все равно что сын греха, сын блуда!
Михайло Аполлоныч угадывал, что Лиза сделала на него сильное впечатление, и почел бы себя
счастливым, если бы мог
назвать его членом своего семейства.
Газеты
называют это «новым миссионерским приемом» и говорят («Новое время», № 340), что «люди, от которых зависит отдача сукна, подметок, овса и сена, у нас могут быть миссионерами гораздо
счастливее тех наших миссионеров, которые так неуспешно действуют на Дальнем Востоке». Газета находит возможным, что «наши великосветские старухи воспользуются
счастливою мыслию обращать в православие за небольшую поставку сапожного товара».